Если открыть Библию просто как книгу, которую предстоит прочитать от начала до конца, она перестаёт быть безопасным фоном и превращается в требовательный текст.
Быстро понимаешь, что перед тобой сборник возвышенных притч «для всех народов», а летопись жизни одного упрямого племени, прижавшегося к крохотному клочку земли на Ближнем Востоке и уверенного, что его история — центр мироздания.
Основное открытие при таком чтении — Библия в своей ветхозаветной части почти целиком посвящена древнему Израилю: его происхождению, войнам, переселениям, конфликтам и внутренним раздорам.
Сам текст прямо говорит, что этот народ осмысляет себя как особый, «избранный»: «ибо ты народ святый у Господа, Бога твоего: тебя избрал Господь, Бог твой, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле» (Втор. 7:6).
Для человека, воспитанного, скажем, в современной русской православной среде, неожиданным оказывается то, насколько всё действие сосредоточено на чужой этнической истории, со своими племенными счетами, династиями, войнами и территориальными спорами.
С точки зрения Интернума это полезное напоминание: перед нами не универсальный «небесный кодекс», а прежде всего запись того, как одна община пыталась осмыслить свой путь через образ союза с собственным богом.
Следующий шокирующий для современного читателя момент — то, насколько телесно и буквально описан главный знак принадлежности к этому союзу.
В книге Бытия Бог говорит Аврааму: «Сей есть завет Мой, который вы должны соблюдать между Мною и между вами... да будет обрезан у вас весь мужеский пол» (Быт. 17:10), а затем добавляет: «необрезанный же мужеского пола... истребится душа та из народа своего, ибо он нарушил завет Мой» (Быт. 17:14).
То есть принадлежность к «народу завета» выражается не в абстрактной вере, а в конкретной хирургической процедуре, которую необходимо пройти всем мужчинам по рождению. В логике текста человек без этого знака не просто «неправеден», а как бы официально вынесен за границы сообщества, с которым Бог заключил договор.
Многие до сих пор уверены, что Бог запрещал мастурбацию, об этом рассказывает история Онана. Однако в Библии ни слова не сказано ни о мастурбации, ни о каком‑то отдельном «грехе самоудовлетворения». Слово «мастурбация» там вообще не встречается, и ни один стих однозначно её не запрещает, это уже поздние интерпретации, натянутые задним числом на короткий эпизод из книги Бытия.
Чтобы понять, что происходит в истории Онана, нужно сначала разобраться с обычаем левирата.
Левират — это древнее правило: если мужчина умирал без детей, его младший брат был обязан жениться на вдове, переспать с ней и зачать ребёнка, который по закону считался не его, а сыном умершего брата, чтобы не исчезло имя покойного и его участок земли, а вдова не осталась без защиты и куска хлеба.
В Быт. 38 Иуда прямо говорит Онану: «войди к жене брата твоего, женись на ней, как деверь, и восстанови семя брату твоему», то есть открытым текстом требует: женись на вдове и занимайся с ней сексом, чтобы у неё родился ребёнок от тебя, который юридически будет считаться продолжением умершего брата (Быт. 38:8–10).
Онан формально подчиняется, ложится с ней, но каждый раз прерывает половой акт и специально кончает на землю, чтобы женщина не забеременела и у брата не появилось наследника. (прерванный половой акт).
С точки зрения текста его проблема не в том, что он «получает удовольствие», а в том, что он сознательно саботирует свой прямой семейный долг: он использует вдову как удобный секс‑объект, но отказывается дать ей ребёнка, который обеспечил бы ей статус и защиту, и не даёт умершему брату законного продолжения рода.
Вот за это — за отказ выполнить обязанность левирата и за эгоистичное, хитрое поведение — Бог «считает злым то, что он делал, и умерщвляет его» (Быт. 38:10), а не за некий отдельный акт «самоудовлетворения», которого в истории вообще нет.
Но в популярной религиозной культуре эту сложную историю упростили до удобного пугала: «Бог убил Онана за то, что он „разбрасывал семя“ — значит, мастурбация под запретом», хотя внимательное чтение показывает, что рассказ вообще не про это, а про жадность, нежелание делиться наследством и полное равнодушие к судьбе ближнего.
Ещё одна особенность Ветхого Завета, которая резко контрастирует с сегодняшними моральными декларациями, — совершенно будничное отношение текста к многожёнству.
Царь Давид, один из ключевых героев библейской истории, описан так: «И взял Давид еще наложниц и жен из Иерусалима, после того, как пришел из Хеврона» (2 Цар. 5:13).
О его сыне Соломоне сказано ещё жёстче: «И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его» (3 Цар. 11:3).
То есть наличие многочисленных жён и наложниц в тексте само по себе не подаётся как нечто скандальное, проблема видится лишь в том, что через эти связи царь уходит к «иным богам», а не в том, что у правителя одновременно тысяча женщин. Для читателя, привыкшего к официальному религиозному дискурсу о «традиционной семье» как союзе одного мужчины и одной женщины, такое описание ветхозаветных «праведников» выглядит, мягко говоря, неожиданно.
С точки зрения Интернума это хороший пример того, как религиозные системы нравов эволюционируют: конкретные практики меняются, а апелляция к «вечной святости текста» остаётся, хотя сам текст демонстрирует совсем другую социальную норму.
Если смотреть на Ветхий Завет трезво, как предлагает Интернум, перед глазами не «совершенный моральный код», а непростой документ своей эпохи, полный войны, семейной политики, телесных ритуалов и жестких внутриобщинных правил.
Это не умаляет культурной ценности Библии, но лишает её ореола безупречной инструкции к жизни и позволяет относиться к тексту так же, как к любому древнему источнику: критически, с уважением к фактам, но без поклонения.
Человек, идущий путём Интернума, может смотреть на Библию как на живое свидетельство того, как люди веками нащупывали смысл и учились жить со своими страхами, а не как на окончательный вердикт неба, которому нельзя возражать.
Интернум оставляет за разумом и совестью высшее право спрашивать, сомневаться и отвергать древние предписания там, где они противоречат человеческому достоинству, даже если эти правила торжественно названы «священным писанием»